— Ну-с, начнем что ли, благословясь! — обратился он к Погорелко деланно беззаботным тоном. — Вам первый выстрел.
Траппер молча приложился и спустил курок. Шедший передовым великан-охотник покачнулся, схватился за плечо и, повернувшись, быстро зашагал обратно.
— Одним жуликом меньше! — крикнул, тоже выстрелив, Сукачев, Но не попал. Охотники, развернувшись широкой цепью, залегли, пользуясь каждой складкой местности. Вскоре заговорили и их ружья.
С палисада им отвечали только два ружья: четырехлинейный шаспо, бухавший как гром, откровенно и яростно, да короткоствольный льежский штуцер, жаливший по-осиному, коварно и неожиданно. Но эта пара ружей стоила десятка других. Вскоре еще двое охотников — один прихрамывая, а другой придерживая перебитую руку, — потянулись в тыл.
Нападавшие попробовали было наступать. Ползком на животе, изредка стреляя, охотники начали приближаться к фактории. Наверное также они подползали и к тюленьим или котиковым лежбищам. Но теперь перед ними были не безобидные морские коты. Выстрелы с палисада вскоре отогнали их назад.
Тогда охотники переменили тактику. Они облюбовали большой холм, усеянный на вершине гранитными осколками, стоявший прямо против палисада. Оттуда свободно можно было бы обстреливать не только двор фактории, но и вал, так как холм возвышался и над палисадом. У этой стратегической высоты имелся лишь один недостаток — открытые подходы, с тыла же на холм взобраться было невозможно. Учтя все это, нападающие открыли по палисаду ожесточенную хотя и беспорядочную стрельбу, дабы отвлечь на себя внимание защитников фактории. А в это время пятеро охотников начали пробираться к холму. Но Сукачев быстро разгадал их план и взял холм исключительно под свой обстрел. Пятерка пытавшаяся взобраться на холм, вынуждена была отойти, при чем одного из них, повидимому тяжело раненого, унесли на шхуну на руках.
Эта неудачная попытка с захватом холма окончательно охладила пыл наступающих. Они отошли на дистанцию, недоступную выстрелам, и, усевшись на снег, закурили трубки.
— Ура-а! — закричал радостно заставный капитан, размахивая ружьем. — Наша взяла! Первая атака отбита!
Охотники, услышав крик Сукачева, выпустили по палисаду в бессильной злобе пару бесполезных выстрелов. Македон Иваныч погрозил им кулачищем и, блестя возбужденно глазами, обратился к трапперу:
— Вот ужо узнает о нашей баталии государь и чай страх как на меня осердится. «Ну, скажет, и капитан Сукачев! То генерала моего по морде бил, из батальона убег, а теперь с американцами войну завел. Подать, — крикнет его сюда на расправу»! Шалишь, ваше величество, руки коротки! На-ка, выкуси шиш!
Старик, нюхнувший снова боевого пороха, был радостен как ребенок.
Со стороны отбитого неприятеля до фактории донесся вдруг многоголосый галдеж. Охотники о чем-то ожесточенно заспорили. Видны были отдельные пары людей, стоявших друг против друга в вызывающих позах. А вслед за этим Сукачев и траппер увидели смолевую бороду, словно ветром переносимую с сугроба на сугроб. Это обеспокоенный Пинк спешил к охотникам.
— Эва, глядите, — засмеялся заставный капитан, — сам генерал пылит к своим верным войскам.
С приходом Пинка галдеж усилился, но потом сразу смолк. Один из охотников побежал к берегу, прыгнул в баркас и поплыл к шхуне. Через четверть часа баркас вернулся снова, наполненный не менее как пятнадцатью вооруженными людьми. Вновь прибывшие, встреченные радостными криками, присоединились к действующему отряду.
Взглянув через бойницу на неприятеля, Погорелко увидел, что у них начались какие-то странные маневры. Отряд разбился на три равные кучки, которые вытянулись в длинные цепи с небольшими интервалами между отдельными стрелками. Цепи эти встали одна за другой. С вала хорошо было видно, как между стрелками металась черным вихрем борода Пинка. По какому-то сигналу тронулась первая цепь. Вторая дала ей отойти на известную дистанцию и тогда только пошла. Третья колыхнулась, лишь выдержав ту же дистанцию.
— Ах, оглобля с суком! — крикнул Сукачев. — Да ведь они по всем правилам тактики наступать хотят. Ну и ну! Волнами будут двигаться. Две цепи стреляют, одна наступает.
— Да, это будет девятый вал, — сказал Погорелко.
— Пустяки, Федорыч! — бодро откликнулся Сукачев. — Как говорится, «иль на щите иль под щитом»…
Две задние цепи уже открыли огонь, рассыпав два залпа. Выстрелы не затихали ни на минуту, и теперь уже защитникам фактории нельзя было высунуться из-за палисада. На четвертом залпе острой щепкой, отбитой пулей от бревна, ранило левую кисть Погорелко. Он наскоро перетянул платком руку и снова припал к бойнице.
— Глядите-ка, Филипп Федорыч, Пинк сам своих ребят ведет! — крикнул между выстрелами Сукачев. — В чем другом, а в храбрости ему нельзя отказать.
— Где он? Вы его не трогайте, Македон Иваныч! — заволновался траппер. — Вы его мне оставьте. Мне с ним за многое надо расквитаться.
Вглядевшись в наступавшие цепи, Погорелко отыскал вскоре Пинка. Шкипер двигался на фланге одной из цепей. Траппер выбрал момент, когда кэп переползал от одного укрытия к другому, и, прицелившись особенно тщательно, выстрелил. Пинк ткнулся в снег. Но ранен он, или убит, или просто спрятался — нельзя было понять. О результате своего выстрела Погорелко узнал лишь четверть часа спустя, когда к сугробу, за которым лежал Пинк, подполз один из охотников и выволок оттуда, впрягшись в ноги шкипера как в оглобли, его неподвижное тело.
— Наповал! — крикнул радостно Погорелко.